Так сойдет
В дискуссии о толстых журналах неизменным остается вопрос: зачем их читать? Это вопрос читательский. И потому здесь основную роль играет понятие интереса, а не эстетической значимости (ее дальше вообще обсуждать не будем). За неинтересным, чтобы быть в курсе, могут наблюдать литературоведы и критики, и, как обычно пишут, «лица, следящие за современным литературным процессом». Рядовой интеллигентный читатель не следит. Ему незачем.
В журнале «Новый мир» № 10, 2017 есть что почитать для ознакомления. Шаргунов, Ермаков, Сенчин. Я даже Андрея Таврова мне доселе незнакомого почитал. И прокочевав по страницам, на фундаментальный вопрос «зачем?» дать ответа так и не могу.
Обращают на себя главы из романа «Радуга и вереск» Олега Ермакова. Написано хорошо, профессионально. Но и только. Потому что дальше одни минусы. Главный: Мама родная! Опять история. 1633 год. Здесь поляки, там московиты. Смоленск. Молодой шляхтич, и его приключения, так сказать, на фронте. Из разрозненных глав, конечно, не скажешь в чем суть книги. А поэтому она видится набором костюмированных сцен. Казаки, поляки, стрельцы. Как принято в исторических романах легкая стилизация речи под старину. В силу этого ощущение какой-то постановочности происходящего. Можно ли было иначе? Не знаю. Но есть ощущение какой-то подзатертости. В советских исторических романах тоже встречалось что-то подобное. И это не похвала.
Описания, разговоры, события. И опять вопрос: к чему так много слов? Не скучно ли было самому автору все это выписывать? Для чего ему понадобилась глубь веков, совершенно нынче не привлекающая (нам бы со своими проблемами разобраться). В общем, читать можно, скользя по буквам, переходя от одного к другому. Мысли не чувствуется. Увлечения самого автора темой не ощущается. Умение складывать слова при загадочности назначения этого искусства.
Еще большее недоумение вызывает «Правда и ложка» Сергея Шаргунова. Вновь история. Теперь родовая. С эстетическими пируэтами, с игрой памяти и воображения «было/ не было». В конце 80-х такое бы прочитали. «Возвращенная история». Генеалогические изыскания. Россия, которую мы потеряли. Стоит ли находить? Рухляди и так навалом. Надо ли нам столько подробностей бывшей жизни?
Объелись. Не хочется уже читать про переплетения судеб, и про людей, мелькающих в примечаниях и на задворках воспоминаний о великих. Историкам всех мастей может это будет полезно. А простому читателю зачем? Ничего типического в рассказанном нет. А Другой нам не интересен. Есть и еще один момент нехороший, душок такой недобрый в этой вещи. Это барская, сословная история. Господа жили. Ну а мы из простых. Нам какое дело? Мы - манкурты. Нас всех не было. Миллионы безвестных людей, сгинули, не произведя ничего значительного, не снискав никаких званий и упоминаний. Могилы многих из них уже разравняли. И в этом забвении намного больше значимого. Их безвестность - синоним скромности и деликатности.
Вообще, пожив, последние годы смотришь на все как-то уже по-шопенгауэровски. Индивидуальное трепыхание, желание не пропасть как пена на воде, смотрится какой-то жалкой клоунадой, ярмаркой тщеславия. Покойники болтаются под ногами и мешают жить. Тут в живых бы разобраться, а еще тетки, мамки, дедки лезут со своим «эго». Отлезьте, отцепитесь. И без вас всего хватает. Звездули.
Поэтому два текста о современности Таврова и Сенчина на фоне исторических изысканий Ермакова, Шаргунова смотрятся в большей степени оправдано. Впрочем, какая у Таврова в повести «Паче шума вод многих» современность? Уже по названию все понятно. Семидесятилетний писатель пишет о молодежи – смешно. Молодежь обсуждает Камоэнса, вспоминает Дельвига. Еще смешнее. Девушку зовут Авдотья. Ну что за фигня? Герой произносит вот такой мини-спич: «Телефон, селфи – это конец всему. Девушка с телефоном для меня не существует». Старческий бред. Зацикленность на ерунде, мимо которой молодежь шагает, потому что для нее это такая же привычная вещь как чашка или ложка. В общем, какая-то «Повесть о потерянном времени», старички подмолодились. Весь текст переполнен напыщенными сентенциями. «Вся история мира – это история отношений между быками, ракушками и женщинами». «Зачем мы приходим в этот мир – воодушевить уток, чаек, дельфинов, жуков и муравьев». «Я и мир были буквами».
Нет, ну тут конечно можно завести песню о необычайном поэтическом мышлении автора. Но это неправильно. Потому что и мышления здесь не много. И поэзия это не бред. Тавров пишет стандартную история об одном из эпизодов взросления юноши. И поскольку она стандартна, то приходится оригинальничать. «Рот Авдотьи, немного влажный от кофе».
Поэтому на этом фоне какой-то совсем уж незатейливый рассказ Сенчина про мальчика Гордея у бабушки выглядит предпочтительнее. Лучше так, не мудрствуя лукаво, про сказку, колдовство и сокрытую неприглядную правду жизни, о том, что с ним с приплодом уже маме трудно пристроится в плане личной жизни, чем с поэтическими кульбитами. С другой стороны, есть ощущение, что можно было вбросить тему и поизящнее.
Вот так у нас и обстоит дело с прозой. У одного лапы ломит, у другого хвост отваливается. В одном случае написано мастеровито, да без смысла. В другом - со смыслом, жизненно, но без должной отделки. Стены замазали, а дальше доделывать не стали. И так сойдет.